«В моей детской сумочке вместо игрушек мать носила банку самогона». Монологи людей, чье детство было сущим адом

Боль • Евгения Долгая
Первого июня празднуется международный день защиты детей, поэтому ленты соцсетей были усыпаны фотографиями и постами о «цветах жизни». А сегодня мы хотим поговорить о случаях, которые «портят» статистику: о детях, которые не просто оказались в небезопасной ситуации, а для которых агрессорами были их собственные родители. Сейчас герои текста уже взрослые люди со своими семьями, они хорошо выглядят и легко поддерживают беседу на отвлеченные темы. но во время разговора о родителях, каждый из них плачет. Прочтите их истории и берегите своих близких.

«Это все потому что когда мы тебя зачали, я курил анашу». Ангелина Харибова, 28 лет

«Тяжело и морально стыдно вырасти в семье, где практически все пересидели в тюрьмах. До сих пор получаю известия о том, что кто-то кого-то убил или покачелил, что двоюродная тетя теперь наркоманка и больна ВИЧ. Мой отец не обижал нас с мамой, у нас были деньги и было всегда чисто. Мама поддерживала порядок, и мы ни в чем не нуждались. Кажется, что этого и достаточно для хорошего детства, а страшное самое не происходит. Страшно было другое, когда в свои лет восемь понимаешь, что не можешь пойти на кухню попить воды, потому что отец с дядей что-то делают с ацетоном на плите. Знаешь, что таким образом они делают наркотики для продажи и употребления. Меня это не удивляло – скорее раздражало, что в доме воняет ацетоном.

В этом возрасте впервые я услышала от отца, что «караваны с натуралкой в город не пропустили», и поняла, о чем идет речь. Однажды, мама уехала в отпуск, а я осталась одна с отцом, который любит расслабляться не алкоголем, а наркотиками, которые делал для продажи. Все эти синтетические наркотики – это ужасная вещь. Я плохо различала в этом человеке своего отца. Он кричал на всю квартиру, ему мерещился какой-то человек с оружием за окном. Он был настолько не в себе, что я пыталась его хоть как-то успокоить, ведь соседи могли вызвать полицию. Просто чудо, что этого не произошло. Зато мне пришлось вызвать ночью бабушку, надеясь, что мы хоть как-то вместе сможем справиться с этим. У меня была настоящая истерика. Эти крики ни один вменяемый человек не смог бы перенести спокойно.

Так было не один раз и не только ночью. На следующий день к нам пришел один из папиных друзей, с которым случилось то же самое. Я бы никому не пожелала даже слышать то, что слышала я, поскольку заперлась в своей комнате. В комнате разбрасывались вещи, человек падал на пол, кричал, захлебывался в рвотных массах. Мне казалось, что это не закончится никогда. Через несколько недель мама вернулась из отпуска. Я рассказала ей о случившемся. Мама сказала, что это был просто приступ эпилепсии, хотя она прекрасно понимала, что дома делают наркотики на глазах ее дочери.

Моя мама вообще к этому относилась спокойно. Никогда не видела, чтобы она испытывала какие-то трудности. Единственное, бывало, она раздражалась, когда приходя домой, обнаруживала кучу друзей папы. Она просто испытывала дискомфорт, что не могла нормально отдохнуть дома и все. То, чем занимался отец, ее не особо волновало. За столько лет семейной жизни она либо привыкла, либо изначально «брала» его таким. 

Когда я стала постарше, меня удивляло, почему отцом не заинтересовались правоохранительные органы. Городок был небольшой, а все наркоманы города приходили к нам. Чуть позже я увидела нескольких человек из милиции, которым папа платил каждый месяц. Все встало на свои места. Помню, как-то завязался разговор с родителями о том, что я единственный человек в семье с музыкальным образованием, человек, который получил высшее образование, все детство творчески развивался. И они, мол, не могут понять, откуда во мне все это и чьи это гены. Тогда папа сказал: «Это все потому, что когда мы тебя зачали, я курил анашу». Не знаю, насколько это правда, но это значит, что мама знала, с кем живет, уже очень давно, а потому ее все устраивает. 

Я стараюсь максимально ограничить общение со своими родителями, мучаюсь от панических атак и неврозов. Это доставляет дискомфорт и страх заводить семью. Дети не должны видеть социального дна, у детей должно быть счастливое детство, а не поломанная психика. Я не люблю своих родителей». (Ангелина отворачивается и плачет).

«Мне нравился запах перегара, потому что пахло мамой» Анна Милько, 29 лет

«Мама моя пьет, сколько себя помню. Не работает уже почти 30 лет. Когда мне было полгода, она на пьянки брала меня с собой. Бабушка рассказывала позже, как ехала утром на работу, а в автобусе женщина говорила, что в притоне на соседней улице  всю ночь кричал ребенок – этим ребенком была я. Моя бабушка всю жизнь работала и просто физически не могла за мной смотреть. Да и она тоже употребляла алкоголь. Мои ранние воспоминания из детства – это походы мамы со мной к ее подруге в соседний дом. В моей детской сумочке вместо игрушек мать носила литровую банку самогона. Как раз помещалась. Она оставляла меня у подруги на ночь, а сын этой подруги, пацан тринадцати лет, лез ко мне в трусы. Я плакала, а он говорил, что если буду плакать, то скажет маме, что я плохо себя вела или что-то украла.

Потом появился отчим. Мне было четыре года, и за какую-то неловкую шутку я получила такого удара по лицу, что даже в свои 29 лет отчетливо все помню.

А в пятом классе он лупил меня ногами по почкам. На полу. И весомой причины даже не было. Он просто любил меня избивать. 

Училась я средне, могла бы и лучше, но дома никто никогда мной не занимался. Постоянно пили, орали полночи, не давали спать. К школе меня собирали со скандалом постоянно, да и это единственный раз в году, когда мне что-нибудь покупали. Каждое лето приезжала моя тетка, которая старше меня всего на четыре года, и привозила кучу вещей, ей ненужных. Надо ли говорить, как я ждала этого дня из года в год? (Анна плачет). В девятом классе у меня не было осенней куртки, и я до заморозков ходила в школу в чужой джинсовой. Потом уже надела зимнее пальто.

Мать готовила редко и плохо. Бабушка вышла на пенсию и уехала смотреть за своей мамой в деревню – приезжала только за пенсией. Бабушкин холодильник стоял на кухне, а мамин – в спальне. Когда я приходила взять поесть, пьяная мать кричала, что я не заработала на еду и не положила ничего в холодильник, так что и не имею права брать из него что-либо. 

Бабушка покупала мне десятилитровое ведро яиц и трехлитровую банку квашеной капусты на месяц. Это на случай, если мать уйдет в запой уйдет и мне не даст еды. Это помогало не умереть от голода. В школе я не ела. Классный руководитель будто и не замечала, что происходит. Никто не интересовался, кем я хочу стать и когда в школе экзамены, готовлюсь ли я. 

Для своего ребенка я всегда хотела лучшего, начиная от одежды, заканчивая едой. У него куча разных нарядов, обуви, курток. Все всегда подходит по цвету и стилю. В сладком он не ограничен. Я последнее отдам, но куплю – потому что сама не видела ничего: ни сладостей, ни фруктов, ни развлечений. Сейчас с мамой не поддерживаю теплых отношений. Где-то лет в 14 лет появилось отвращение к ней. Я не чувствую никакой любви, ничего. Если бы я сейчас вернулась в детство, сказала бы им: «Горите  в аду, родители». Хотя в детстве любила с ней спать. Мне нравился даже запах перегара, потому что пахло мамой».

«Я помню свои голодные обмороки у школьной доски». Елизавета Любина, 27 лет 

«Отец избивал мать при мне. Мне было три года, я сидела под столом и кричала. Умоляла его, чтобы он не убивал маму. Мама в это время лежала на полу и просила не бить хотя бы при мне. Даже помню, во что мама тогда была одета. Поводом для избиения могли стать даже вещи, брошенные им на пол и невовремя убранные мамой. Помню, как тарелки разбивались о её голову. А потом он избивал её ногами до хрипов. Отец не был алкоголиком, как принято у нас считать. Но выпив больше своей нормы, становился агрессивным. Мать не пила, терпела побои, потому что боялась отца. Спустя время они развелись, но отец и тогда не оставил ее в покое. Приходил и избивал – поводов уже не нужно было.

Помню случай на Новый год: отец пришел пьяный забрать меня, мама спокойно его попросила уйти, так как с пьяным она меня не отпустит. Он прямо на лестничной клетке стал избивать мать с особой жестокостью. Я плакала, а соседи даже не вышли – просто заперли двери на замок, были слышны щелчки. На алименты после развода мама не подавала – боялась лишних пересечений с ним. Когда отец проходил мимо нашего дома, я убегала в подъезд и пряталась от него.

Когда мне было 11 лет, мать сделала шаг в пропасть – стала сильно пить. Она пропадала целыми днями. В её первый загул я сидела в школе и плакала со словами, что у меня пропала мама. Одна. Никто из учителей не обратил на меня внимания. А ведь они были единственными, кто мог помочь. Но одноклассники меня успокаивали со словами, что все будет хорошо. Так начались ее пьянки, запои и загулы вне дома.

Все, что я помню из детства, – это одинокие ночи дома, сборы утром в школу. Я просыпалась, пила воду из-под крана и шла в школу. Дома не было еды.

Помню свои голодные обмороки у школьной доски. Учителя просто делали вид, что не замечают этого. Вскоре за неуплату коммунальных услуг нам отключили воду, свет, газ. Когда в школе должны были быть рейды учителей по домам, чтобы посмотреть, в каких  условиях живут ученики, мои условия учитель описал с моих слов. И, конечно, я как ребенок, боялась проблем и сказала, что все хорошо. Эти слова устроили классного руководителя.

Позже наша квартира превратилась в притон – там бывали все алкоголики и наркоманы района. Помню, как в 11 лет, когда мать была в очередном загуле, ко мне вломились пять мужиков. Они сломали замок, который и без того был хлипкий, легли со мной в кровать. Я боялась дышать. Меня облапали с ног до головы. Мне повезло – они были пьяны вхлам. Было темно, и я смогла увернуться и убежать из дома. Когда мать вернулась домой, со слезами это рассказала. Она сказала: «Сама виновата! Не надо было двери открывать». Вырванный с мясом замок мать не смутил. 

Когда мне было 14-15 лет, я стала привлекать внимание всех этих алкоголиков. Один из них поднимал меня за горло возле стены со словами: «Когда же я тебя трахну». Если бы не сосед, который зашел в это время, была бы беда. Моя мать в это время сидела в соседней комнате и никак не реагировала на мои мольбы не трогать меня. Еще позже я узнала самое страшное в своей жизни – моя мама, которую я все равно любила и надеялась, что она одумается, стала проституткой (Лиза плачет). В тот момент я потеряла всё: веру в людей, веру в себя, веру в то, что выберусь из этого дерьма когда-нибудь. В тот день я избила маму и ее подругу. Вырвала огромный клок волос, била ее ногами, била по лицу. Это не помогло. Много раз я сама забирала маму из разных притонов, дралась с мужиками – разбивала стулья у них на головах. Отбивая ее у наркоманов, я тащила пьяную маму через город за шиворот домой. И в однин из таких случаев завязался конфликт. Когда мать выгоняли из квартиры, она ухватилась за косяк, а с той стороны с силой закрыли дверь – матери дверью оторвало пальцы. Но даже этот случай не остановил ее пьянки.

Мои воспоминания о детстве – выживание. Это страх по ночам, чтобы не проснуться от того, что с тобой в кровати какой-то мужик. Прожить следующий день и выжить любыми способами. Возвращаясь в детство, я сказала бы одно своим родителям: «Ненавижу вас. Я не просилась на этот свет, чтобы пережить такое». Я не общаюсь с родителями. Мать продолжает пить и даже не узнает меня на улице. Отец не интересуется мной – насколько знаю, он живет с женщиной и избивает ее».

«Её ребенок в 12 лет стоит на коленях с пистолетом у лба, а она смеется». Ангелина Манаева, 21 год

«В детстве я жила в маленьком военном городке. У нас была прекрасная, крепкая, а главное – любящая семья. Мама работала продавцом, а отец был моряк. Благодаря его работе жили мы в достатке, мама всегда выглядела очень ухоженно, в красивых, модных вещах, с дорогими украшениями. Нам с братом папа всегда покупал самые крутые игрушки, которых не было у других детей. В городке наша семья была первой, у кого появилась машина. В общем, по тем меркам мы были идеальной семьей. В какой-то момент родители начали ругаться, папа стал реже приезжать, что в итоге привело к их разводу. И тут моя жизнь кардинально изменилась. У мамы были вечные истерики, слезы, депрессия. Мы с братом всячески пытались её поддерживать, но успехом это не заканчивалось. В скором времени всю боль и обиду она начала заглушать выпивкой... Пила по паре дней, потом неделю все было нормально, а затем снова искала утешение в алкоголе. И такими темпами её затянуло.

Напиваясь, всю злость она срывала на нас с братом, а когда трезвела, делала вид, что ничего и не было. Спустя полгода брат не выдержал и ушел жить к бабушке. Конечно, пытался забрать меня с собой, но я не могла позволить себе оставить маму одну. Мать в скором времени уволили с работы, что дало ей лишний повод еще больше начать пить. Я всячески старалась ее вытянуть из этого: получала хорошие оценки в школе, приносила грамоты с кружков, готовила ей ужины и устраивала всяческие сюрпризы в надежде, что во мне она увидит стимул бросить пить. Но нет.

Дальше в наш дом стали приходит ее новые «друзья по интересам», и про меня она стала все больше и больше забывать. Несколько раз я уходила к бабушке, но всё равно возвращалась, думая, что в мое отсутствие она поймет, что в ее жизни важнее дети, а не бутылка. Друзей стало приходить гораздо меньше, но их пост сменили любовники. Помню, как в отсутствие мамы один из них зашел ко мне в комнату с намеками «познакомиться поближе». Все обошлось, ведь характера и бойкости у меня не отнять. Я думала, что хуже этого уже и быть не может, но я очень ошибалась.

В нашей жизни появился дядя Дима – двухметровый конь весом под сто килограмм, сидевший раз пять. Мама любила его больше жизни – он давал ей денег на алкоголь, да еще и был прекрасным собутыльником. Мать не волновало, что я его боюсь, что не хочу, чтобы он жил с нами. Однажды, когда я снова начала высказывать маме свое мнение о нем и в целом о нашей жизни, он зашел в комнату. Дядя Дима достал пистолет, поставил меня на колени, поднёс дуло к моей голове со словами: «Если тебе тут что-то не нравится, собирай манатки и вали к бабуле». И знаете, мне не было страшно. Самым страшным в тот момент было то, что моя родная мать стояла, смотрела на это и смеялась. Ее ребенок в 12 лет стоит на коленях с пистолетом у лба, а она смеется.

Потом она начала закрывать меня в квартире, чтобы я не виделась с друзьями, а если они были у меня в гостях, то запирала и их. Очередной раз, когда я не смогла выйти, я просто села на окно с мыслями взять и сигануть с четвертого этажа, чтобы все это просто закончилось. Собравшись с силами, я сбежала к бабушке, но мысль о том, что мама одна черт пойми с кем, не давала мне покоя. Однажды, взяв подруг, мы пошли проведать её. Поднявшись на этаж, мы увидели, что дверь выломана. Зашли, а там по всей квартире кровь, черные пятна с отпечатками пальцев, милиция и моя идеальная, пьяная мама. Оказалась, что к ней заглянул бывший, а дядя Дима не растерялся и пырнул его ножом. Эта ситуация заставила маму задуматься о том, что она творит со своей жизнью, и что вообще происходит вокруг нее. Когда мне было 18 лет, объявился мой папа. Забрал меня жить к себе в Россию. Сейчас мне 21, я замужем за любимым человеком, у нас прекрасный ребенок, и я сделаю все возможное, чтобы он никогда не знал, что можно расти без любви и заботы родителей».

Заметили ошибку в тексте – выделите её и нажмите Ctrl+Enter

«Я чувствовал себя живым, пока у моей воображаемой жизни был зритель». Четыре истории про людей, которых никогда не существовало

Боль • Алиса Альта

Знаете, что такое оказаться в реальном «шоу Трумэна»? Такое может произойти, если вы общаетесь с четырьмя разными персонажами, а они оказываются одним человеком. Помните, как в детстве некоторые придумывают себе воображаемых друзей? KYKY собрал две истории «жертв» несуществующих людей и два монолога тех, кто как раз создавал из себя другого человека.