«На собрании объявили, что я ворую у государства... бумагу для принтера». Экс-работники минских ВУЗов о своей работе

Боль • Евгения Долгая
Первого сентября полезно задуматься, за каким знанием и опытом в беларуские школы и вузы идет молодежь. Если система образования только и делает, что воспроизводит человека 20 века, а педагоги бегут из профессии, потому что не хотят работать в совковой системе кляуз и корпоративов – есть ли у нас шанс на светлое будущее? KYKY пообщался с бывшими работниками университетов и выяснил, почему они уволились и никогда не вернутся назад.

Максим (имя изменено). БГУ: «Приходил два раза в неделю и мог играть в игры на древнем компьютере»

«Я работал на одном из гуманитарных факультетов БГУ инженером. Инженер – совершенно не моя специализация, и запихнули меня туда после того, как «сверху» пришел указ: свободных дипломов в 2017 году быть не должно. Работы, впрочем, у меня не было. Я просто приходил два раза в неделю, отсиживал положенные пять часов в каморке, на которой была вывеска «техническое обеспечение мультимедийного производства». Мог играть в компьютерные игры на древнем компьютере. Где еще поиграешь в «FIFA 2000» в наше время? Было не напряжно, скорее, весело. Руководство находилось где-то далеко и меня не напрягало. Но когда я заходил к ним за ключом от кабинета, периодически слышал разговоры о сексе и обсуждения, кого бы им хотелось видеть в своей постели сегодня. Передергивало и от сальных шуток – благо, больше пяти минут в их обществе я не проводил.

Однажды я сдал ключ на вахту, а на завтра его не нашли. Меня заставляли писать объяснительную – я отказался. Сказал, что это должен делать вахтер, а не я, мол, я ключа не терял. Разбирательство по этой объяснительно шло еще долго, за это время сделали бы уже новый ключ.

Фото: Оксана Манчук

А потом пришел новый ректор и обязал всех появляться на работе в восемь утра. То есть если ты работаешь на четверть ставки, то ты пять раз в неделю должен приходить с 8 до 10 утра, на два часа. Для меня это была боль.

Начал изучать кодекс об образовании с твердой целью вырваться оттуда. Нашел лазейки, нестыковки и нарушения закона в том, как меня принимали на работу.

С этим пошел к декану. Он оказался человеком неплохим и подписал мне заявление на увольнение по какому-то из пунктов закона. Помог, в общем. Потом было несколько комиссий по возмещению, которые постановили, что я не обязан компенсировать затраты на обучение, так как у меня есть сразу несколько оснований, чтобы не отрабатывать. Название факультета не пишу, чтобы не подставлять людей, которые мне помогали. Подозреваю, им может за это влететь. Система, безусловно, гнилая, а люди в ней есть очень неплохие, и это спасает. Их мало, но они есть. Если бы не было, мне пришлось бы судиться или отрабатывать еще год. А так – вырвался».

Евгения. БГУИР: «Нам показывали фото министров и просили заучить их фамилии и должности»

«Три года я проработала в БГУИРе. Да, в том самом университете, который выпускает элиту Беларуси – юных айтишников. Я работала в редакционно-издательском отделе, он занимался тем, что корректировал, редактировал, печатал учебные материалы. Мы печатали и оформляли рекламные брошюры о БГУИРе для дней открытых дверей, еще печатали плакаты для профориентационной рекламной кампании. Работала на полторы ставки инженером. Отдел называли РИО, но в нем иногда было жарче, чем в Бразилии. 

В отделе было 17 женщин, самой молодой было 24 года, самой старшей – 64. Чуть позже к нам на подработку пришли двое парней-студентов. Женщины старались иногда поддерживать других, но сами же подставляли друг друга как могли. Особенно если дело касалось молодых специалистов. Они втихую фотографировали, чем занимаются другие коллеги и потом с этим же шли к начальнице. У многих из них был блокнот, куда они записывали косяки других.

У ведущего инженера, которая отвечала за технику, постоянно ломался компьютер. Пока я работала, ей сменили два. Когда я увольнялась, подъезжал третий. Непонятно, что происходило с компьютерами, ведь в основном они использовались, чтобы читать какие-нибудь статьи. Лично у меня постоянно возникали споры по поводу яркого макияжа, ярких ногтей и одежды. Коллеги пытались убедить меня: если красишь ногти ярким лаком, привлекаешь к себе лишнее внимание – и не стоит потом жаловаться, если какой-нибудь мужчина начнет приставать и насиловать тебя. 

Фото: Оксана Манчук

В отделе никто не скрывал ни гомофобию, ни расизм, ни мизогинию. Когда в отдел приходили иностранные темнокожие магистранты, брезгливое выражение лица никто не скрывал. Когда печатали буклеты с изображением арабов или темнокожих людей, могли еще и высмеять. Подкреплялось все фразой «Да, я расистка! И что?». Помню, как одна из коллег рассказала, что ее сына обидел «одноклассник-чурка».  Вторая со смехом рассказывала, как ее сын издевается в классе над девочкой, которая бедно одевается. Если ты пытаешься объяснить, что это плохо и неприятно даже слышать, на тебя жалуются начальству. 

Иногда у нас были странные собрания. Нам показывали фотографии министра образования и зама премьер-министра Беларуси и просили заучить их фамилию, имя, отчество и должность. Оказалось, эти товарищи пришли в бухгалтерию или куда-то еще и попросили данные. Их не узнали и послали куда подальше. На втором собрании со скорбным лицом объявили, что я ворую у государства. Ворованным имуществом оказались шесть листиков белой бумаги, на которых я распечатала сетку календаря.

Однажды перед летними каникулами нас собрали в актовом зале для дерзкой беседы с главой по чрезвычайным ситуациям в стране. Обсуждали то, как много детей гибнет во время каникул. Нам показали фильм, в котором дети падают из окон, как вытаскивают тела утонувших детей, как горят дома с детьми внутри, как их хоронят. Людям становилось плохо, а глава по чрезвычайным ситуация говорил: «Грустно? А нечего за детьми не смотреть». Я не смогла досидеть до конца и ушла.

Мне не хочется говорить за весь университет, но то, что наблюдала я, – это токсичная среда. Если у кого-то из работников ребенок учился в БГУИРе, договориться о зачете и экзамене, и даже о поступлении было очень просто. Кстати, большинство преподавателей не пишут методички сами, а тупо копируют информацию из учебников, которые есть в интернете. 

Поговорить с тобой даже никто не пробовал. Я помню, когда умер Рома Англичанин, коллега спросила, мол, кто это вообще такой. Я сказала, что это музыкант и есть версия, что умер он от наркотиков. Коллега сказала: «Ну и хрен с ним. Меньше наркоманов будет». В этот же момент у нее зазвонил телефон, а на звонке была «Монетка» ЛСП. 

На Новый год обязательно все должны были прочитать стишок и прийти в костюме. Последнее воспоминание – сидят взрослые тетки в шапках белочки, тигра, с ушами котиков. А посередине сидит начальница в карнавальной маске.

Многие скажут, что это всего лишь жаркий отдел РИО, но систему всю составляют именно маленькие отделы и люди, работающие в них. Совсем недавно я написала пост о своей бывшей работе, и мне пригрозили плохой характеристикой. Вот те самые методы борьбы. Легче неудобному человеку пригрозить и обвинить его, чем донести, что отношения, построенные на ненависти, не смогут существовать в системе образования».

Мария. БГАТУ: «Отчислять за неуспеваемость у нас не спешат – платники формируют внебюджет»

«В 2002 году я окончила Белорусский государственный аграрный технический университет по специальности механизация сельского хозяйства, выпускалась на кафедре «Безопасность жизнедеятельности». Там же и осталась преподавать охрану труда, радиационную безопасность и защиту населения и объектов АПК в ЧС. Для меня университет был образом жизни. Я экстраверт, поэтому процесс преподавания мне очень нравился. Коллектив на кафедре у нас был замечательный. Никаких интриг за спиной, а помощи, советов и поддержки всегда сколько нужно. 

Из минусов – демографические ямы, экономическая ситуация, и прочие факторы, которые вынуждают ВУЗы вести беспощадную борьбу за студентов. Это приводит к тому, что поступают абитуриенты, которые и в школе не учились, и в университете учиться не собираются. Отчислять их за неуспеваемость тоже не спешат – ведь платники формируют внебюджет. И дальше начинается самое противное. Руководство сверху требует хорошо учить студентов. Студенты не учатся, они чувствуют свою безнаказанность. Шишки летят на педагогов. Как после этого преподаватель может чувствовать статусность, значимость, нужность своей профессии?

Фото: Оксана Манчук

Есть одна история, которая очень сильно врезалась мне в память. В первые годы моей работы началась повсеместная борьба с курением. Все корпуса нашего университета находятся вблизи друг от друга и в течение дня студенты постоянно переходят из одного в другой. Соответственно, начинают закуривать при выходе из одного и докуривают уже у другого. Окурки бросают прямо на крыльцо и близлежащую территорию. На надпись про специально отведенную территорию для курения не реагируют. Руководство обязало составить график дежурств профессорско-преподавательского состава, чтобы на переменах между парами мы сгоняли студентов в места для курения.

Представьте картину: уважаемый профессор преклонных лет с красной дежурной повязкой на руке объясняет студентам, где курить можно, а где нельзя. Хорошо, что эти издевательства продлились недолго.

Может, кому-то и нравится бесконечный поток оформления и написания всевозможных отчетов и прочих документов, которые потом тоннами складируются и прессуются в шкафах и стеллажах, но это точно не для меня. И этот труд, кстати, не оплачивается. Когда студенты спрашивали, как я могу работать за такую маленькую зарплату, приходилось выкручиваться: «У меня не работа, а хобби». Преподавателя от мыслей о маленькой зарплате спасает гибкий график и большой оплачиваемый отпуск. Когда женщина уходит в декрет, она имеет шанс изменить свою жизнь. Этим шансом я и воспользовалась, освоив новую специальность. После декретного отпуска еще на один семестр вышла на работу, хотела совмещать две профессии. Но поняла, что в лучшую сторону ничего в сфере образования не поменялось. И я уволилась окончательно».

Юлия. БГЭУ: «Главная проблема нашего образования – это воспроизводство человека 20 века»

«Я работала доцентом кафедры экономической социологии в БГЭУ на полставки. Преподавала социологию образования и социологию общественного мнения, ну и общую социологию. Я понимала, что текущий формат работы со студентами уже не оптимален. Традиционный лекционно-семинарский формат совершенно изжил себя, студенты на таких занятиях часто просто отсиживаются. Я пыталась максимально разнообразить этот формат, но преподаватель должен следовать учебной программе.

Нельзя тратить время на чтение лекций и воспроизведение материала на семинаре с чтением рефератов. Должна идти работа над реальными проектами и бизнес-кейсами, а не игра в искусственно созданные задачки в стенах учебного заведения или во время внеучебной практики.

Фото: Оксана Манчук

Только ленивый не критикует сегодня нашу систему образования. Однако эти рассуждения следуют из личного опыта, который всегда ограничен уровнем образования и опыта конкретного человека. Я как социолог образования смотрю на это с более общей позиции. Важно понимать, что вся реальность, в которой нам что-то нравится, а что-то нет, воспроизводится в первую очередь в системе образования и семье. Грубо говоря, какая школа – такое общество. Главная проблема системы образования – это воспроизводство человека 20 века. Это человек индустриальной экономики, человек-безмолвный винтик, человек массового общества. А все остальное – это лишь производные от этой базовой установки».

Анастасия, БГУИР: «Преподаватели по-прежнему сами себе пишут рецензии и подписывают у коллег по университету»

«На последнем курсе филфака я начала искать работу для распределения. Я нашла подходящую вакансию, но мне не удалось пройти мимо системы образования: я стала редактором пособий в редакционно-издательском отделе БГУИР.

Поначалу мне понравилось: я сидела в уютном кабинете с другими редакторами, спокойно вычитывала рукописи, поддерживала приятельские отношения с коллегами. Зарплата здесь немного выше, чем на подобных должностях в других госучреждениях. Со скоростью вычитки никто не гнал в спину, усталость и авралы были не про нас, так что параллельно с работой я училась магистратуре и получила диплом. На этом, пожалуй, плюсы заканчиваются.

Работа была однообразной: сложно усидеть на месте восемь часов, почти непрерывно читая научный текст по техническим специальностям. За окном менялись сезоны, а каждый новый день был похож на предыдущий. С некоторыми сотрудниками мы отвлекались вполне безобидно — на разговоры о жизни или о личных делах. Другие любили посплетничать. Третьи пошли дальше: они плели интриги, в том числе на выживание с работы несимпатичных им коллег. 

В первые месяцы работы я столкнулась с рукописью, которая состояла сплошь из скопированных и вставленных из интернета цитат в лучших традициях нерадивых студентов. В тексте номера-ссылки на источники из скопированных материалов не были заменены или хотя бы удалены, а где-то даже промелькнул смайлик. Я подняла вопрос о плагиате. Сначала эта инициатива понравилась начальникам разных уровней, и по иерархии системы прошел резонанс, но вскоре все поутихло. Воз и ныне там: преподаватели по-прежнему сами себе пишут рецензии и подписывают у коллег по университету. Правда, это относится не ко всем преподавателям, среди них много и талантливых людей, чьи имена порочить не стану. Я не раз пыталась предложить решения, которые упростили бы процессы или улучшили качество изданий.

Но кто в госучреждении захочет за ту же зарплату делать лучше, думать больше и учиться чему-то новому?

Как оказалось, пока я пыталась работать и развиваться, руководитель редгруппы решила не продлевать со мной контракт: я так и не перестала спорить и критически мыслить. Об этом решении я узнала немного заранее, поскольку начальник управления вызвал меня лично, чтобы «услышать мнение другой стороны». На самом деле, в кабинете начальника, где собрались также заведующая отделом и заместители, в мой адрес прозвучал вопрос: «Анастасия, почему же вы не состоялись как молодой специалист?» Затем я услышала от руководителя о своих мелких и высосанных из пальца косяках. Я старалась честно и аргументированно отстоять свое имя, но все мои доводы разбивались о стену. Никто не собирался выслушивать рядового сотрудника, меня вызвали только для порицания. Выйдя с этого мини-собрания, я подумала, что это были самые бесполезные полчаса моей жизни, в голове крутились слова «цирк» и «королевство кривых зеркал».

Я быстро нашла новую, намного более интересную и перспективную работу. Взяв весь остаток отпуска, вышла на нее, некоторое время все ещё числясь в БГУИРе. Теперь я работаю редактором в частном издательском доме и чувствую себя словно на другой планете: здесь всё направлено на развитие и расширение, меня окружают активные люди, а моя творческая энергия наконец нашла выход.

Я благодарна некоторым предыдущим коллегам за мой опыт и их поддержку. Те люди, которые заставили меня оказаться в неприятной ситуации, остались наедине со своими поступками. Система выплюнула инородный элемент».

Заметили ошибку в тексте – выделите её и нажмите Ctrl+Enter

«Унитаз – лицо хозяйки». Десять историй флешмоба #дамаудобнаявбыту

Боль • редакция KYKY

Недавно один из авторов «СБ» назвал редакторов TUT.by и Белапан удобными в быту дамами – а теперь минские активисты запустили флешмоб. Они предлагают писать в соцсети посты с тегом #дамаудобнаявбыту о статистике или крутых женщинах, без которых история Беларуси была бы скуднее. Но флешмоб – вещь стихийная, и по хэштегу дамы стали описывать личные случаи о гендерной несправедливости. KYKY собрал первые истории и ужаснулся – как много чудовищных гендерных установок идет от преподавателей.