Поколение двадцатилетних, которым скучно хотеть большего

Анна Златковская
Чужие фото в Instagram ведут к депрессии, а «Зачем?» из бессмысленного вопроса превращается в универсальное оправдание. Анна Златковская пишет, как «молодость» может, но не хочет. В буквальном смысле ничего. А нет желания достичь большего — нет и воли к жизни.

Ей всего 25, но она уже жалуется, как скучно жить. Нет ни желания, ни выбора. Выхода тоже нет. Все тленно, серо и сыро. Я пытаюсь спросить, как так? Ты молода, на тебе должна гореть кожа, искры из-под пяток должны выбиваться! Знай только меняй любовников, работы и вечеринки, да терпи похмелье. Алина смотрит на меня, осторожно приподняв бровь. «Зачем?» — спрашивает она меня. И я в свои 34 невинно хлопаю ресницами, ощущая то ли надвигающуюся старость, когда до зубовного скрежета охота учить жизни тех, кто моложе тебя, то ли тупую инфантильность оттого, что зудит в районе копчика от желания жить, кутить и веселиться.
Я пытаюсь объяснить, но слова застревают в горле, потому что сбиваюсь на нравоучительный тон, а это попахивает вышеупомянутой старостью. Ей-богу, так не охота уподобляться бабушке на лавочке, презрительно цокающей языком: «Мне б тваи гада, дзевачка...». Так и вижу эту картину: лавка, платок, избитые истины — что невольно замолкаю в надежде на вразумительные пояснения. Алина растолковывает.

Да ничего не хочу. Не потому что не хочу. Просто сама не знаю, чего хочу

Я сменила три работы, сейчас понимаю: та, вторая, была огонь. И зарплата, и люди, и движение, только мне тогда казалось, что платят мало, что нет никакой перспективы. Ушла. В итоге еще парочку работодателей с низким окладом и завышенными требованиями. А мне горело, мало платили, вот в чем дело. В итоге ушла на госслужбу. И тоска. Одно радует — стабильно. Только сейчас понимаю, что хотелось бы чего-то большего, связанного с работой, суетой, чтобы деньги были, только где искать? Я знаю, что такое частники, платят мало, требуют много. Тут, на госслужбе, хотя бы все четко, 9 числа зарплата, 22 числа — аванс. А раньше мне могли ведь и не платить. Сидишь и ждешь, когда тебе начальник бросит купюры на стол.

И я ведь не одна такая, у моих подруг та же история. Оля, подруга, из Полоцка, помыкалась в Минске год, половину заработанного отдавала за квартиру. На остальные еда, кино. И ей было мало. Бросила всё и вернулась в родной город. В итоге сейчас звонит и просит найти работу. Потому что в Полоцке всё совсем плохо. Живет с родителями, получает столько, что не хватает ни на что. Дом, работа, дом, будто не 25, а 40 лет. Тоска. Спрашиваю её, а ты вообще чего хочешь. Но она, как и я, минорно: «Не знаю...».

За плечами высшее образование, кое-какой стаж. Кажется, что всё впереди, унывать нечего. Но на самом деле, ни я, ни мои подруги — мы не знаем, чего хотим.

На нас давит окружение, действительность, вся эта политическая ситуация и, кажется, надо соглашаться на меньшее, чем пытаться вообще что-либо хотеть.

Я хватаюсь за волосы. Даже, кажется, вырываю парочку клочьев в яростном недоумении. Да не жалко, я лохматая. Как? Как так? Вы так молоды, у вас ни детей, ни мужей, ни кредитов. Что мешает учиться дальше, бросить к черту этот город, страну, уехать в Москву, Питер, Киев, пытаться сделать хоть что-то, пока нет цепей, узлов и людей, за которых ты несешь ответственность. Почему не двигаться мелкими шагами, чтобы выровнять свою жизнь до простого желания: я хочу и могу чуть больше?

«Обманывали, предлагали работу через постель, кидали, но я с упорством носорога искала свой вариант»

Вспоминаю свои двадцать четыре, когда уже окончила университет. Как оббегала все TV-каналы. До этого мои рассказы и рисунки уже лежали в газетах и журналах. Писала рекламу, пыталась делать сюжеты для передачи «5/5». Не представляла степени своей наивности. Меня обманывали, предлагали работу через постель, кидали на деньги, но я искала свой вариант с упорством носорога. Чтобы без обмана, чтобы было интересно. Жалею, что в свое время не уехала учиться в Москву, хотя прошла вступительный конкурс во ВГИК. Просто не было денег на билет, а просить ни у кого не хотела. Что скажешь, глупо. И все же я помню желание работать, желание двигаться по миллиметру к тому, чтобы быть независимой. Не было этого моргающего взгляда и невинного: «Я не знаю, чего хочу».

Алина смотрит на меня и пожимает плечами: «Ну и что?». «Да ладно с работой, ладно! У каждого свои требования в плане того, где работать и кем быть, куда стремиться. Но тебе 25! — я, кажется, даже срываюсь на крик. — У тебя должны быть круги под глазами, как у панды от бессонных ночей, вечеринок, страстных любовных утех.

В двадцать пять ты или почти выходишь замуж, или страдаешь от неразделенной любви. Другого не дано, когда ты молод».

Алина смотрит на меня, как моя кошка на овсяную кашу, с недоумением и блевотным шоком. «Я ничего не хочу», — четко отрезает она, вырезая тем самым все мои воззрения по поводу событий десятилетней давности. Когда на барных стойках оставались следы от подошв, в голове немного шумело от шампанского, громкой музыки, бесконечных разговоров о жизни, сердце разрывалось от чувственных маразмов: любить, не любить, быть не быть.

И тут Алина, спокойно, без нервного тика и истеричного надрыва тихо говорит: «Зачем? Да и не только я, у моих подруг так же. Одна вот замуж вышла, хотя не очень хотела. Муж её даже зарабатывает прилично. А она скулит, от того, ей скучно, надо бы развестись, наверное… Он, мол, её ударил однажды. И вообще, она не знает, ни что делать, ни куда двигаться. Разводиться или нет. У другой парень в Москве. Она — тут. Жениться они не собираются. Видятся редко. Но вроде вместе, и этим все сказано. Она никого не ищет, парень же есть. У неё родители обеспеченные, выбор дочери им не нравится. А дочь ведь и не покинула родителей. Ну, а парень в Москве.

В общем, всё как-то так и всех устраивает. Никто из моих ровесников ничего специально особо не делает. Никто не пытается говорить о любви и страсти, у всех всё ровно, как тетрадка в линейку.

Да, скучно, но главное, что есть видимость отношений, есть видимость жизни, что еще надо?

Тем более, наши родители на нас давят. Постоянно говорят: пора замуж, детей рожать, как бы возраст. У кого получается соответствовать этой модели — тот и рад стараться. И не важно, любовь ли, бьёт ли парень, есть ли работа, планы, главное, что мы движемся, пусть мелкими шагами, но все же».

Мне начинает казаться, что между нами разница не десять лет, а столетие.
В мои 20-25 лет абсолютно было иначе. И, казалось бы, я ухожу в нелепое стариковское брюзжание, но здесь всё просто по-другому. Потому что я и мои подруги были самые что ни на есть счастливые дуры. Выходили замуж по залету, рожали в одиночку, разводились, любили, ломали каблуки на пыльных «Блиндажах» и «Реакторах», писали глупые письма, в истерике красились в блондинок, и рыдали в телефонах: «Ты понимаешь, я так хочу»…» И это «хочу» было непреложным, красной нитью двадцатилетия.

Мы не умели планировать, что наверняка плохо, но мы не успевали скучать. И если раньше мне и моим подругам было немного стыдно за все эти страдания ниже живота, за порванные аорты и сбитый ритм сердца, то сейчас я понимаю, оказывается, мы были счастливы. Потому что я не могу себе представить, что самые бешеные годы прошли бы под лозунгом «Я ничего не хочу».

Я робко пытаюсь добиться от Алины, ну как же так? Ведь пока нет семьи, детей, раздраженной свекрови за плечами и долга на поддержанный автомобиль, можно влюбляться, встречаться, менять любовников, в конце концов, потому что потом понимаешь: после тридцати тебе действительно будет немного скучно, немного страшно, да и вообще, просто не нужно. Но Алина неумолима. Нет, Анна, простите, мне и сейчас этого не нужно. Да, надо, конечно, выйти замуж, я понимаю, но…

И мне впервые в жизни не стыдно за то, что раньше казалось постыдным. Не совестно за дурость, за пылкость, за наивную любовь в те самые двадцать, за увиденное в первый раз море в двадцать четыре, просто крик мой слышал весь пляж, потому что до этого я его видела годика в три, а это не считается. Мне кажется, я была электрическим стулом, могла убить, так меня трясло от жизни и желания немедленно утолить все мои бабские прихоти от нелепой татуировки на лопатке до свадьбы на сто персон.

Ещё раз о соцсетях: Цукерберг виноват

Алина мне рассказывает: «Понимаешь, вот моя подружка постоянно смотрит инста и потом переживает, что кто-то реально живет. Все эти фотографии еды, путешествий, вечеринок. Она впадает в жуткий депресняк от того, что сама сидит дома и единственное, что может сфотографировать, – это её собака. И она такая не одна».

Все мы постоянно сравниваем свои жизни через призму социальных окон. И вроде понимаешь, что все это жутко и тупо, и многие фотографии — не более чем нелепое позёрство, но оно накатывает.

Становится неуютно, от того, что твоя жизнь ни капли не соответствует этому разнузданному веселому статусу: «У меня всё зашибись!».

А самое ужасное: ты понимаешь, что тебе двадцать пять и ты старая, всё. И если сейчас не начнёшь шевелиться, дальше будет совсем серость и тоска.

Может быть, то же самое чувствуют и мои ровесницы (я про тех, кому за тридцать), которые не замужем и без ребёнка. А бойкие мамочки рожают детей и каждый их вздох и пук выкладывают в «Фейсбуке», «ВКонтакте» и прочих сетках. Какова ни была бы твоя сила воля и уровень интеллекта, ты начнешь рефлексировать, что кто-то уже второго рожает, а ты всё в девках сидишь. Пусть связи никакой, и всё это не более чем покрытые плесенью стереотипы, но человек — существо социальное, и бесконечно сравнение — наша ахиллесова пята. Что в пять лет, когда какая-то пухлая стерва принесла в группу куклу твоей мечты, что в двадцать два, когда подруга вышла замуж за самого красивого парня на курсе, что в тридцать три, когда коллега успела родить троих и отдохнуть на Кипре. А ты сидишь с родителями на продавленном диване и смотришь НТВ. Только есть незримая существенная разница между нами чуть за тридцать и ими чуть за двадцать.

Для нас любое, даже самое пошлое сравнение, это пинок в зад, способ материализовать свое «хочу» в разрыве между бытом, детьми и попытками самообразовываться. А у них есть лишь протяжное «Не хочу, и что делать — не знаю».
И дело не в глупости и тупости поколения девяностых, ни в коем случае. Все эти девочки в свои двадцать пять — умные, улыбчивые, из нормальных семей. Только вот с амбициями беда. Алина признается: «Да мне самой страшно от того, что я не знаю, чего хочу. Ни куда двигаться, ни что сделать, чтобы стало лучше. Ни влюбиться, ни уехать, вроде как бы надо, а стоит ли?». Всё должно произойти само собой, только каким образом – неизвестно. Будто сама жизнь должна бесконечно предлагать возможности, но подсовывает лишь удачливую реальность других, через посты в Instagram, а ты получаешься робкая неудачница, и это очень обидно.

Я впервые понимаю, что завидую себе и своим подругам. Потому что мы тогда хотели покорить жизнь, так, что крошился асфальт под каблуками. И сейчас хотим, только чуть сдержанней, потому что мы как бы поумнели. Но нет ничего печальней, чем жить без желания жить. Неважно, какой у нас коэффициент интеллекта, сколько разводов за плечами. Важно лишь вибрирующее желание двигаться вперед, без скользящего ленивого оправдания: «А зачем?»

Заметили ошибку в тексте – выделите её и нажмите Ctrl+Enter